Афоризмы Артура Шопенгауэра

Жизнь с точки зрения молодости — бесконечное будущее; с точки зрения старости — очень короткое прошлое.

Никого так ловко не обманываем мы и не обходим лестью, как самих себя.

Не будучи в состоянии обмениваться мыслями, люди перебрасываются картами.

Разложение внутреннего "Я", считавшегося доселе неразложимым, — на волю и познавание было столь же неожиданно, как разложение воды на водород и кислород; это поворотный пункт моей философии и вместе с тем начало строгого различения наглядного от абстрактного познания.

Объективно — честь есть мнение других о нашей ценности, а субъективно — наша боязнь перед этим мнением.

Стремление к волшебству имеет свое основание в сознании, что мы, а также весь мир, с его временным бытием, имеем ещё вневременное бытие, от которого проложен одинаково короткий путь к каждой точке пространства и времени, а следовательно, и к любому материальному предмету. Но вследствие суеверного смешения понятий мы не замечаем, что ведь всякое событие происходит во времени, а следовательно, исключает возможность волшебства, и что хотя сама воля имеет магические свойства (на что я часто указывал), но явления воли не имеют их. Таким образом, указанный путь от нашей вневременной сущности к любой точке пространства и времени доступен лишь воле, но не явлениям её — индивидуумам; другими словами, он находится по ту сторону "жизни. Тем не менее, я думаю, что этот путь может быть найден в состоянии магнетического усыпления и что понятию о волшебстве соответствуют явления ясновидения.

Не теряет ли человечество в качественном отношении по мере того, как оно возрастает количественно? Иллюстрацией к этому предположению может служить тот факт (см. "Историю моровых язв" Шнурера), что в ХIV ст. после чумы женщины стали чрезвычайно плодовиты, так что случаи рождения близнецов были обычным явлением, но зато у всех родившихся замечалось впоследствии отсутствие двух зубов. Далее, если сравнить древних греков и римлян с современными нам народами, если сравнить эпоху Вед с убожеством современной эпохи, а также примем во внимание, что, несмотря на количественное увеличение человечества, число великих умов сравнительно не увеличилось, — то вышеприведенная гипотеза не будет казаться неосновательной.

Как животные лучше исполняют некоторые службы, чем люди, напр., отыскивание дороги или утерянной вещи и т. п., так и обыкновенный человек бывает способнее и полезнее в обыденных случаях жизни, чем величайший гений. И далее, как животные никогда собственно не делают глупостей, так и средний человек гораздо меньше делает их, нежели гений.

Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так — все ночи напролет.

Каждый имеет для другого лишь то значение, какое тот имеет для него.

Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем.

Те, которые надеются стать философами путем изучения истории философии, скорее должны вынести из неё то убеждение, что философами родятся, так же, как и поэтами и притом гораздо реже.

Гегель не только не имеет никаких заслуг перед философией, но оказал на неё крайне пагубное, поистине отупляющее, можно сказать, тлетворное влияние. Кто может читать его наиболее прославленное произведение, так называемую, не испытывая в то же время такого чувства, как если бы он был в доме умалишенных, — того надо считать достойным этого местожительства.

Образование относится к естественным преимуществам интеллекта, как планеты и спутники к солнцу.

Нет лучшего утешения в старости, чем сознание того, что удалось всю силу молодости воплотить в творения, которые не стареют.

Все естественные науки имеют тот неизбежный недостаток, что они рассматривают природу исключительно с объективной стороны, забывая о субъективной стороне её.

Женщины, существуют единственно только для распространения человеческого рода, и этим исчерпывается их назначение.

Каждый человек может вполне быть самим собою только пока он одинок.

Самое существенное для нашего благоденствия есть здоровье, а затем средства для нашего содержания, то есть свободное от забот существование.

Счастье и наслаждение не более, как фата-моргана, видимая только издали и исчезающая при приближении; что страдание и боль имеют, напротив, реальность, непосредственно сами себя заявляют и не нуждаются в иллюзиях и ожиданиях.